Удивительно, почему я ранее так страшилась летать? Зажмуривала глаза и добавляла звук в плеере. Вид из иллюминатора больше беспокоил, ежели восхищал. Но сейчас я неотрывно смотрела на картину убегающей земли и не могла осознать: что меня так завораживает. То, что я поднимаюсь над кукольными жильями и кукольными страстями? Либо я вижу мозаику жизни сверху, а не изнутри? Когда ослепительный снег земли перебежал в громадину ватных туч, я сообразила, что так взволновало меня — это чувство свободы. Свобода неба и полета, к которой стремились не только лишь герои легенд и легенд, да и тыщи, тыщи людей через тыщу, тыщу лет… Супруг что-то произнес мне, я рассеянно кивнула и вновь отдалась тучам. Они были живыми, а не атмосферными явлениями. Явлениями волшебства. Любопытно, удавалось ли кому-нибудь потрогать облака руками? Высокомерная тяжесть этих загадочных созданий в один момент истончалась и местами преобразовывалась в свадебную вуаль. Мне казалось, они что-то желают мне сказать. Но что? Появилось предчувствие: что-то должно случиться. Расчудесное и необычное. Такое, после этого нахлынет Счастье…
Мне стало горячо, и сердечко забилось кое-где в горле. Я закрыла глаза и повторила про себя: «Счастье…» Его-то мне как раз и не хватало… Солнце снутри меня сжалось, стало холодно и пусто. Где ты подзадержалось, счастье мое, ведь мы с супругом становимся все более чужими? Вобщем, мы никогда и не были в особенности близки. Надежное плечо, взаимоуважение — все это замечательно. Но чего-то все-же не хватало, и я возлагала надежды, что с течением времени это что-то появится, и мы станем 2-мя половинками 1-го целого. Но… видно, не скрещиваются персик с ананасом.
Скопление нахмурилось и вильнуло в сторону. Я обидно усмехнулась — хороша! Означает, я — персик, а он — естественно, ананас. В колющейся кожице и уголки губ разъедает… Может, я просто не умею его есть? Мне вдруг захотелось спросить, любит ли супруг ананасы. Я открыла глаза, повернула голову, и слова застряли у меня в горле. Заместо супруга рядом со мной посиживала ухоженная блондиночка бальзаковского возраста. В светлых очах ее игралась ухмылка. Она произнесла:
— Здрасти, меня зовут Анна.
— Марина, — пробормотала я и стала находить очами супруга.
— Андрей посиживает через ряд с моим супругом, — Анна поправила маленькую стрижку. — Дискуссируют гонки на собачьих упряжках. Ваш супруг очень любит собак.
— Да? — неуверенно опешила я и здесь увидела супруга, сидячего рядом с самым реальным викингом. — Ваш супруг — вылитый викинг!
— Ой, — коварно поморщилась Анна. — Олег очень не любит, когда я называю его викингом. Хотя делает все, чтоб быть на него схожим. Отрастил седоватые кудряшки до плеч, глядит на людей сердито и пронзительно, носит только лохматые свитера. Хорошо, он ведь фотограф, почему бы и не тяготеть к экзотичной наружности. Викинг — так викинг. Главное, чтоб я ему дома позволяла быть самим собой — время от времени усталым, время от времени не очень ответственным, время от времени просто ребенком… А вы тоже имеете финские корешки?
— Что? — вздрогнула я. — Какие корешки?
— Финские, — терпеливо повторила Анна. — Сами мы с Олегом питерские, но когда поженились, выяснилось, что праотцы у нас обоих из Финляндии. У меня, правда, всего в крови понамешано. Помню, когда отец злился на маму, всегда орал: «Чего еще от чухонки ожидать?» Мать дулась и швыряла в папу все, что попадалось под руку. Папа сразу стихал и напоминал ей, что красивые финские дамы всегда славились сдержанностью и осознанием… Ну, это так, мемуары. А вот дед Олега гласит по-фински. Именует Олега «Олави». Фамилия у нас хоть и Кувалдины, но ее перераблотали с финской Куйвалайнен, что значит «суховатый».
— Вашего супруга суховатым не назовешь, — увидела я.
— Это точно, — согласилась Анна. — И размеренным финским парнем тоже.
— Они похожи, — произнесла я.
— Андрей с Олегом? — уточнила Анна. — Да, очень. Только Андрей молодее и весь, уж извините, некий спеленатый.
— Спеленатый? — переспросила я, и в сердечко что-то кольнуло.
— Не знаю, как это верно сказать. Кажется, что его крепко-крепко спеленали. Либо он сам очень прочно держит себя в руках.
Она малость помолчала и невинно бросила вопрос:
— Андрей большой начальник?
— Не то чтоб большой, — я как-то неуверенно повела плечом. — Хотя да. У него своя компания, он ведет торговлю канцтоварами. Время от времени постельным бельем. Либо я что-то путаю.
— Я поразмыслила, что большой начальник, — будто бы не слыша меня, продолжила Анна, — раз его провожает секретарша.
— Секретарша? — изумленно воскрикнула я. — Его разве провожала секретарша? Где?
— Мы с супругом направили на вас внимание еще в аэропорту, так как рядом с вами какая-то малая дама всегда очень суетилась и звучно орала: «Андрей Павлович!» Разве она не секретарша?
— Это была моя мать, — тихо произнесла я. Мне стало нехорошо.
— О-о! Извините. Нужно же… Ваша мать на «вы» с зятем?
— Да, — запинаясь, ответила я. — Мы все очень уважаем Андрея. Он почти все делает для моей семьи, хотя у него и собственных заморочек хватает. Мы женаты всего год… Но за этот период времени он показал себя только с наилучшей стороны. Извините, мне нужно выйти, отступить, я на данный момент…
Приступ дурноты усиливался, и я, пошатываясь, пошла в туалет. Андрей поглядел на меня, но я махнула рукою — мол, все в порядке… Но слезы душили меня. Ведь вот как… Со стороны моя мать смотрится карикатурой на подобострастную секретаршу, а за кого любопытно можно принять меня? Спеленатый ли мой супруг либо забронированный, но я чувствую себя перед ним, как перед закрытой дверцей. Где же ключ?!
В памяти выплыла картина — процедурный кабинет, я ставлю последний укол нездоровому пневмонией. Он, поправляя спортивные брюки, вдруг делает мне предложение… И я переезжаю от родителей в огромную квартиру и жду супруга из нескончаемых командировок, пылесося ковры и готовя неповторимые салаты… Я принимаю подарки, но не решаюсь сказать, что серебро люблю больше золота. Что предпочла бы повстречать Рождество на теплом море, ежели в снегах Финляндии. И что на данный момент мне вообщем лучше никуда бы не ездить, так как… так как… И об этом я не решаюсь ему сказать больше всего. Ведь мы никогда не обсуждали с ним, желаем ли иметь малышей… Я вдруг вспоминаю, что никогда не просила Андрея показать мне его детские фото. Мне стало как-то надрывисто обидно и почему-либо постыдно… Быстрее бы посадка! И для чего эта Анна подсела ко мне?
По пути из аэропорта в отель волнения сжалились нужно мной и отступили. Может быть, им просто стало не до меня — они отвлеклись на непередаваемую красоту и неприметно перевоплотился в какое-то тихое ликование. Повторяя про себя, как зачарованная, слово «Рованиеми», я восхищалась первыми пейзажами Финляндии. Сверкающий снег нежился под нежной ухмылкой нескончаемого сапфирового неба. Снег совершенно другой — плотным, густым мехом он кутает деревья, превращая их в сказочные статуи и соединяя в общий таинственный сюжет. Окна домов сияли комфортом, и необычный внутренний покой читался на лицах и в движениях людей. Рованиеми. От наименования этого городка веяло сказкой.
Ро-ва-ни-е-ми… Это слово напомнило мне детство, когда я каталась на саночках с горки и весь мир заключался в удовлетворенном скольжении, хохоте и морозном воздухе, который почему-либо пахнет свежайшим арбузом! Детство, детство… Мечты, естественно, должны были реализоваться, вот-вот, очень скоро… В мое приподнятое настроение влился экстаз от светлого шикарного номера в отеле, и здесь я с удивлением услышала чей-то гулкий глас. Вот это да! Да это я сама пою, играя с пеной и водой в душе, пою 1-ый раз за последние 20 лет! Я выбежала из душа, запахивая на ходу белоснежный махровый халатик, мне хотелось прыгать, орать, плясать и кувыркаться! Но номер оказался пуст — Андрей куда-то ушел. Прыгать расхотелось, я притихла и села на край кровати, прижав к груди подушку. Хотя больше всего на свете мне на данный момент хотелось прижаться к стриженому и спеленатому викингу. В ответ на мои мысли дверь распахнулась, и Андрей, размахивая какими-то бумажками, практически вприскочку домчался до кровати и плюхнулся рядом со мной.
— Вот! — хвастливо произнес он. — Принес всяческие проспекты, планы экскурсий. Санта-парк, какая-то пещера приключений. Во! Оленья ферма. Ты живых оленей лицезрела? Я тоже нет. А еще я заказал сафари на снегоходах к собакам на ферму сибирских лаек. Представляешь, упряжки, местная экзотика, хм… Еще все заказывали…
Я с удивлением увидела, что он смутился. Бросив бумажки на кровать, он стал поправлять липучки кроссовок. Потом очень безразличным голосом произнес:
— Еще деревня Санта Клауса. Рождественский обед у Санты. Я поразмыслил, для тебя это будет любопытно.
Он исподлобья поглядел на меня и озадаченно нахмурился. Наверняка, дело было в моей блаженно-идиотской ухмылке, с которой я ничего не могла поделать.
— Чего? — пробормотал он.
Внезапно себе самой, я обняла его и шепнула:
— Ты так здорово все выдумал! Я увижу реальных оленей, лаек и Санта Клауса! Любопытно, а борода у него тоже реальная?
Андрей застыл. Видно, я никогда так длительно не гласила и никогда не шептала ему в шейку благодарностей. Он как-то неудобно погладил меня по голове и произнес:
— Влажная… Есть жгучая вода?
Через секунду мы оба рассмеялись над этим отголоском былой реальности, а позже замолчали. И пауза была похожа на задумчивое снежное скопление.
— Пойду и я в душ, — произнес Андрей и не двинулся с места.
— Я не лицезрела ни одной твоей детской фото, — выдохнула я. — Когда вернемся домой, покажешь?
— Одну могу показать прямо на данный момент, — медлительно произнес он.
— Как? — я аж подскочила. — Ты возишь ее с собой?
— Нет, — передернул плечами он, — естественно, нет. Я не знаю, как она оказалась в ежедневнике.
— Покажи, — попросила я.
— Да, вот, — он небережно кинул мне серенькую фотографию, а позже поглядел в окно на красный закат. — Мне тут 5 лет. Я жду, когда мать занесет новогодний тортик. А еще жду, что окажется под елкой.
Я смотрела на хорошенького мальчугана в костюмчике кролика, и что-то обжигающее взошло из моей груди к очам.
— Нужно выбросить ее, — Андрей снял пуловер и тряхнул головой. — К чему всякий хлам таскать… Хорошо, я в душ.
Вечерком в ресторане мы посиживали с Анной и Олегом, пробуя рыбные деликатесы и рассматривая этнические наряды женщин, которые изображали, по-моему, некий шаманский ритуал. Мужчины неторопливой обсуждали уровень жизни финнов и не направляли на нас никакого внимания. Анна гласила, что желает перечитать «Снежную царицу» Андерсена. Я же задумывалась о том, почему ранее не замечала трогательные морщинки у моего супруга и никогда не лицезрела в его очах того восхищения, что запечатлено на небольшом куске глянцевой бумаги, лежащей у меня в кармашке. Я тайком погладила этот кусок. Что-то уже вышло, и что-то еще должно случиться.
На последующий денек мы направились на ферму сибирских лаек. Мы неслись с Андреем на снегоходе, и я радовалась, что могу обхватить его. По совсем беспристрастным причинам. Забавно как-то — неуж-то необходимы конкретные предпосылки для того, чтоб обнять родного человека. Но к Андрею почему-либо возвратилась его отстраненность, и я сникла. Что не мешало мне наслаждаться снежной красотой.
Кристаллы застывших сугробов, казалось, таили внутри себя чудеса, и верилось, что под лохматыми лапами большенных елей вот-вот мелькнет гном либо тролль. Березы застыли околдованными красавицами, а кустики перевоплотился в неслыханных животных. Аквамариновые тени, искры солнца и хрустальный воздух — все это было рассказом о вечности и изначальной красе. Прошедшее вдруг проскочило с 3-х десятилетий личного опыта на место, само мало, возрастом в лет триста. Наверняка, тогда и эти бревенчатые домики выглядели так же, и их так же покровительственно укрывал снег, и могучие деревья смотрели на поколения людей, на замену их радости и горя. Нет, о горе не думается тут никак. Ну и все печалься развеял бурный лай собаки. Лохматые животные уже окружали нас со всех боков. Какие у их миролюбивые мордашки. Кажется, их хвосты на данный момент отвалятся от приветствий. Вот только заныла нога, которую много годов назад погрызла соседская овчарка.
— Ты поедешь на упряжке? — спросил Андрей. — Я желаю править сам.
— Нет, — почему-либо отказалась я. — Может, позднее.
— Как хочешь, Олег!
И скоро Андрей уже мчался на собаках по белоснежной равнине. А на другой упряжке с одичавшим гиканьем его догонял раскрасневшийся викинг.
Я возвратилась к избушке. Трогая почерневшие бревна, я смотрела на истертые ступени. Мне казалось, что я слышу, как трещит огнь в древнем очаге. Как булькает суп из трески либо оленины. Я лицезрела неторопливые жесты дам и хладнокровное попыхивание трубок в руках парней. Им было тепло… Я вновь погладила детскую фотографию супруга, но это не принесло мне того счастливого предчувствия, как это было вчера. Видно, что-то снова я сделала не так… Либо чего-то не понимаю. Что такое? Слезы снова готовы были брызнуть из глаз.
— Я жалею, что не стала кинорежиссером, — раздалось рядом со мной, — тут бы я сняла свою «Снежную царицу».
Анна держала в руках снежок, глаза ее горели вдохновением. И здесь, не знаю почему, я произнесла с болью, идущей из самого сердца.
— Я чувствую себя Гердой, что никак не может растопить лед в сердечко Кая. Может, ему нужна Снежная Царица? А такая, как я — только для того, чтоб стирать носки!
— Ну-у-у, — протянула Анна и вытерла слезы с моих прохладных щек, — думаю, что Каю, замерзающему у Снежной Царицы, было уже все равно — постираны его носки либо нет. Вообщем, броско, что Герда так и не увидела Снежную Царицу. Что дает возможность рассматривать ледяную даму как знак наших комплексов и страхов. А злое поведение Кая совершенно не итог осколка в сердечко, а рядовая реакция переходного подросткового периода. Если идти далее, то говорящие вороны выражают неуемную тягу населения земли к единению с природой, разбойница — это нескончаемая борьба добра и зла снутри нас, а склерозная старушка-волшебница — неплохой повод задуматься о жизни после пенсии.
Мне вдруг стало очень забавно, и я ринулась лепить собственный снежок.
— Итак вот какой кинофильм вы бы сняли! — смеялась я. — Очень свежайший взор!
— Пожалуй, я все-же сняла бы кинофильм о жарком поцелуе, — усмехнулась Анна. — Ты целовала жарко супруга?
Я бросила снежок на землю и отвернулась.
— Жизнь — это коллекция прикосновений, — глас Анны стал удаляться. — Сколько формальных поцелуев мы раздаем влево и вправо. Но есть жаркий поцелуй, и только он греет сердечко. Они ворачиваются.
Перекрывая лай собаки, Олег орал: «Я — Суомалайнен! Суомалайнен!». Андрей ему вторил: «Хэй! Хэй!». Они вырвались сразу, но в один момент сани Андрея перевернулись, и он покатился по снегу. Олег победоносно завопил: «Олави — Суомалайнен!». Со мной же вышло последующее — ноги мои понеслись резвее ветра, руки обняли шейку супруга, а губки горячо поцеловали его глаза и рот, и незнакомый, но непременно мой, глас произнес: «Мой герой, ты лучше всех». Снежинки на его ресничках растаяли, он повалил меня рядом с собой и, засыпав снегом мою шапочку, произнес:
— Для тебя идет белоснежный цвет. Я это еще в поликлинике поменял. Когда ты зашла в палату впервой. В белоснежном халате и таковой вот белоснежной шапочке.
Сердечко мое отчаянно заколотилось, и я выпалила:
— Тогда ты меня и полюбил?
Мгновение он смотрел на меня, позже встал, отряхнулся и посодействовал подняться мне.
— Нужно же, снег — а совершенно не холодно, — произнес он.
Я вцепилась в его куртку и, дрожа всем телом, повторила:
— Ты полюбил меня тогда?
Он провел рукою по моему лицу, в его очах отражалось небо.
— Для чего бы мне тогда жениться, — неудобно улыбаясь, произнес он.
— Чтоб я стирала носки, — шепнули мои непослушливые губки.
— У меня отменная стиральная машина, — потер он нос. — Она стирает не только лишь носки, да и кроссовки, и даже коврики от «мыши». Пойдем, выпьем чаю, а то ты, по-моему, заболеваешь.
— Я не заболеваю, — зашмыгала я, глотая слезы, — я просто желаю научиться лобзаться. Жарко… В смысле, вправду, носки не необходимы были Каю.
Он изумленно поглядел на меня, в очах его что-то вспыхнуло, он обнял меня за плечи и повел к ферме.
— Не знаю, что за мужчина этот Кай, и мне нет дела до его носков, — произнес он. — А жарко лобзаться я предлагаю обучаться в отеле…
В эту ночь мы обучались не только лишь жарко лобзаться. В эту ночь он поведал мне и о первой стычке, и о первом предательстве, и о первой любви. Ревность колыхнулась было в моей душе, но я уже знала наилучшее лечущее средство от всех напастей — и в сотый раз поцеловала супруга. Только я почему-либо так и не призналась ему, что жду малыша. Не отважилась. Так время от времени бывает страшновато, когда боишься поскользнуться… И, конечно, свалиться…
Днем Анна с Олегом умильно следили, как мы сметаем завтрак, болтаем о грядущей поездке в Санта-Парк и в деревню Санта Клауса. Нужно сказать, что половину чудес в Санта-Парке мы с Андреем просто продремали, но к обеду у Санта Клауса уже полностью пришли в себя. И впору!
Рождественская притча нежно приняла нас в свои объятия. Она была всюду! В магических домиках, в еловых веночках и колокольчиках, в светлых занавесках и глиняных горшочках, в хитрющих очах Санта Клауса и его шикарной бороде. Может, она (борода) и не была истинной, но реальным было печенье, которое мы пекли все совместно. Я вдыхала запах праздничка, смотрела, как супруг в цветастом фартуке помогает управляться с формочками для печенья какому-то малышу, и теплая волна счастья заполняла меня всю. Сказать бы на данный момент! Нет же, позднее… Когда вернемся домой…
А на последующий денек мы бродили по сверкающему огнями Рованиеми, брали подарки домой, и, не сговариваясь, преподнесли друг дружке красноватые колпаки Санта Клауса, над чем длительно смеялись. В этих колпаках мы и заявились на рождественский ужин в отеле, тем развеселив Анну и Олега. Отведали обычный свиной окорок, послушали пение ангелов. И, загадав желание, направились спать.
Днем, седьмого января, я пробудилась в каком-то необыкновенном настроении, волнительно ждя чего-то. Я прислушалась к шороху снегопада по ту сторону окна, и в это время раздался стук в дверь. Я открыла, передо мной стояла горничная с красноватой коробкой в руках. Смущенно она гласила о том, что отыскала коробку у нашей двери и сейчас не знает, что с ней делать. Естественно, можно позвать админа… Я замахала руками и взяла коробку.
— Что там? — спросил Андрей.
— Какая-то коробка лежала у наших дверей, — произнесла я. — Может, это Санта Клаус? Либо твоих рук дело?
— Нет, не моих. Может, твоих?
— Нет, — мотнула я головой.
— Сюрприз! — ожил он. — Давай его сюда быстрее!
Мы открыли коробку и узрели два бардовых носка с золотыми приклеенными знаками «М» и «А». Снутри носков что-то лежало.
— Я же гласил — подарки! — воскликнул Андрей и схватил носок с буковкой «А». В нем оказался замечательный собачий ошейник с пластинкой для имени.
— О-о-о! — экзальтированно протянул Андрей. — Мы заведем собаку! Я всегда грезил о собаке. Назовем Джози. Если мальчишка, означает, Джозеф, девченка — Джозефина. А что у тебя?
Я, улыбаясь счастью супруга, взяла собственный носочек и вынула оттуда серебристую погремушку с ярко-красным шариком в центре.
— Погремушка? — опешил Андрей и, забрав у меня погремушку, тряхнул ею. — Если я грезил о собаке, ты что, мечтаешь возвратиться в детство?
И здесь он увидел, как дрожат мои губки и слезы бегут из глаз на халатик.
— Мариша, — шепнул он. — Это… Либо… Либо это?
Я кивнула и придавила руки к животику.
— Сколько уже? — потрясенно спросил он.
— Два месяца, — выжала я.
— Так, — произнес он, для чего-то накидывая ошейник для себя на плечо и вручая погремушку мне, — означает, у нас будет и собака, и ребенок. Малыша тоже можно будет именовать Джози, по тому же принципу. И, наверняка, я отращу усы…
И пока мы с ним лобзались, я задумывалась, как это здорово, когда взрослые мужчины готовы именовать одним именованием и собаку, и малыша. Что может служить наилучшим проявлением юности души?! Мы позвонили в номер Анны и Олега, чтоб поздравить их с Рождеством и сказать нашу новость, но коридорный ответил, что они в один момент съехали сейчас ранешным днем.
P.S. Вот так Рождество в Рованиеми сняло «пеленки» с меня и моего супруга. Правда, летом пеленки возвратились. Только совершенно в ином качестве — у нас родилась дочка. Но это уже совершенно другая история.