Резвясь в теплом черном омуте бытия, посреди глухих гудящих ударов чего-то огромного и всеобъятного, несущего жизнь и любовь, под которые так сладко спалось и безмятежно играло, я ощутила нередкое звонкое постукивание, рассыпающееся ритмичной дробью. А в один прекрасный момент, упираясь ладошкой в крепкую оболочку, окружающей мою вселенную, я ощутила легкие прикосновения к ней оттуда, с другой стороны. Что-то скользнуло мимо, подняв упругую волну, ударившую в разделяющую нас преграду. Посасывая большой палец, я размышляла об этом событии, когда увесистый пинок в плечо не оставил больше колебаний: я не одна в этом мире.
Существо это каверзно булькало и лягалось вот тогда, когда мне хотелось покоя. Я уже тогда не обожала конфликтов и сжималась в комочек, стараясь не касаться эластичных границ. Время от времени оно, в конце концов, замирало, напоминая о для себя только тихими всплесками. Наслаждаясь вожделенным покоем, я вдруг начинала по нему скучать. Как-то неприметно, это нечто, отнимающее у меня место и кислород, сделалось нужным мне, частью меня самой, без которой я уже не представляла для себя собственного существования.
Для наших родителей возникновение на свет сходу 2-ух дочек было веселым, немного ошарашивающим сюрпризом. Тогда, достаточно много годов назад, такие казусы в медицине случались часто.
Посреди наших протцов по мамы есть и северные народности. Возможно, их гены стали виной тому, что в младенчестве наши щеки были до того круглыми, а глаза до того узенькими, что старший брат как-то огорошил родителей, спросив, когда же у нас раскроются глазки, как это случается с кутятами и котятами. До сего времени он убеждает, что мы не отличались от 2-ух лысых китайских болванчиков.
С течением времени тюркская кровь мамы растворилась в славянской крови отца, оставив о для себя на память только высочайшие скулы и чуток раскосый разрез глаз. Похожие снаружи, мы сходу нашли несходство нравов. Если одна после кормления здесь же засыпала, другая не достаточно того, что сама не спала, да и не давала покоя другой, пытаясь запихнуть ей пальчик в глаз либо в нос. А спать порознь мы не желали, поднимали вопль и успокаивались только, положенные в одну кровать.
Гласить мы начали рано, но для общения меж собой слова нам были не необходимы. Достаточно длительно мы наслаждались обществом друг дружку. Игры у нас были типичные. К примеру, совершенно малеханькими обожали играть в чайники. Золотой и серебряный. Ползая снутри пододеяльника, перебираясь из 1-го его угла в другой, мы изображали поход чайников в гости. Почему конкретно чайниками нам хотелось побыть — сейчас уже потаенна для обеих.
Равномерно в круг нашего общения включилась девченка из примыкающей квартиры, ангельского вида ребенок с большими голубыми очами и пышноватой русой косой. Коса была предметом нашей зависти. Она же завидовала нашей смелости и откровенной хулиганистости, которой мы отличались чуть не с младенчества. Вобщем, мы изредка шкодничали, осознавая преступность собственной деятельности. Еще почаще нам и в голову не приходило, что за некие вещи по головке не погладят.
Так, года в три мы решили узнать, могут ли цыплята плавать. Никак не смутившись тем, что цыплята были чужими, мы с жаром взялись за дело. Среди двора стоял большой заржавелый таз с водой, из которого пили куры. Изловив 1-го цыпленка, мы бросили его в воду, с энтузиазмом следя, как он пускает пузыри. К нашему большенному огорчению, малость потрепыхавшись, он погрузился на дно. Птенчик, очевидно, плавать не умел. Мы изловили последующего, в надежде все таки узреть, как он поплывет. Да и этот пуховой комочек отказался плыть. Когда на деньке тазика было уже 5 либо 6, не умеющих плавать куриных детей, нас застукала за этим занятием хозяйка цыплят. Она существенно восполнила наш припас бранных слов. В полном недоумении, не чувствуя за собой никакой вины, мы болтались у неё под мышками, когда она рысью неслась к нам домой, готовая разорваться от злобы.
В тот денек нам снова хорошо растолковали, что брать чужое нехорошо и то, что цыплята плавать не могут. Не знаю, каким образом родителям удалось загладить конфликт, но вечерком нас уже выпустили гулять. Найдя на помойке трупики убиенных нами птичек, мы устроили им пышноватые похороны на песочной куче, за калиткой.
В другой раз, уже повзрослее, мы отличились тем, что запинали воспитательницу в детском саду! В чахлом дворике, посреди облезлых древесных машинок и лодочек, стояли новые железные качели, сверкая белоснежной краской. Качались на их по очереди под контролем воспитателя. С нетерпением ожидали мы этого желанного момента, но перед самым носом сестры на лакированное сидение была посажена толстая Ирочка Ракина. Видя такую несправедливость, сестра разразилась отчаянным плачем.
Уже тогда я была готова за неё глотку перегрызть и потому, не задумываясь, подошла к воспитательнице и, без слов, пнула её по голеностопу. Пока та от изумления открывала и закрывала рот, как будто рыба, выкинутая из воды, сестренка, не переставая реветь, пнула её с другой стороны. Взявшись за руки, с чувством выполненного долга, мы отошли от качелей. У воспитательницы прорезался глас. Малыши сгрудились около неё, тыкая в нас пальцами и демонстрируя языки. Ко всеобщему удивлению, на нашу сторону встала соседская синеглазая девченка, боявшаяся, кажется, всего на свете.
После чего, за нами совсем закрепилась репутация отчаянных хулиганок. Мать стала посылать за нами в садик старшего брата, чтобы не слушать нескончаемых жалоб на наше поведение, а соседская девченка, которую мы называли Пенкой, стала нам подругой на долгие и длительные годы.
Сколько себя помню, я всегда была старшей. И не только лишь по факту рождения. Чувство ответственности за сестру, желание оградить ее от хоть какой порухи, будь то злая собака либо завуч в школе, не покидали меня никогда. Ранее думай о Родине, а позже о для себя! Помните слова этой песни? Перефразируя их, можно сказать, что большая часть моей жизни прошла под лозунгом: «Ранее думай о сестре, а позже о для себя!»
Она же была очень рада отведенной ей роли опекаемой крошки, неприметно добавив в неё значительные порции эгоизма и хитрости, так присущих единственным детям в семье. Конкретно в такое положение она себя и обожала ставить, не стесняясь тем, что нас у родителей трое! Я же все ей прощала, не допуская и мысли, что что-то может быть по-другому.
Наш папа, обычные Весы по гороскопу, отличался запальчивастью, но стремительно отходил, резко меняя свое настроение. Педантично осторожный, но не лишенный мальчишеского озорства, он был снисходителен к нашим шалостям. Нас он звал Копия и Любимица, а, увлекшись любительскими киносъемками — Кадрами. Балуя нас, он, сам того не подозревая, компенсировал нашу ревность к мамы из-за брата, для которой её первенец и на данный момент самый наилучший ребенок в мире. Тогда мы дико дулись, но, родив собственных малышей, смогли осознать и простить её. В противовес папе, мать, родившаяся под знаком Девы, отличалась несокрушимым благоразумием, и стальной волей. Собственных решений она никогда не меняла, мы никогда не слышали от неё кликов либо бранных слов. Наказанные ею, мы смиренно посиживали дома, с вздохом посматривая в окно на бегающих по двору малышей, зная, что возлагать на амнистию нечего.
Совместно они, сначала, старались воспитать в нас самостоятельность и умение отстоять собственное мировоззрение. Плоды собственных трудов они здесь же и пожинали, слушая аргументы в защиту наших музыкальных пристрастий, либо краснея на потрясающих собраниях, распекаемые за то, что их малыши вечно мутят воду своим нежеланием принимать все «единодушно». Понятно, что пятерки за поведение в наших табелях даже и не ночевали.
В школе я обучалась за двоих. Пока я корпела над учебниками, моя сестренка отлично проводила время, бегая на свидания чуть не с детского садика. Вечерком она со размеренной совестью сдувала все из моих тетрадок, не достаточно обеспокоенная завтрашним деньком, зная, что я всегда её выручу, пользуясь нашей схожестью. Мы посиживали совместно, потому неувязка устных предметов решалась просто. А вот с точными науками мне пришлось здорово попотеть. До сего времени меня истязают кошмарные сны, в каких звенит звонок, а я не успеваю решить задачку по геометрии из её варианта!
По мере взросления, наши нравы совсем расползались к обратным полюсам. Она, отличаясь с рождения неописуемым притягательностью, стала воплощением женственности. Не считая того, отлично шила, готовила и вязала. Меня же, если честно, можно было записать в голубые чулки. Я любила спорт и проявляла непролазную тупость при попытках приобщить меня к рукоделию либо кулинарии. Ничто, но, не мешало нам лаского обожать друг дружку. Если мы ссорились днем, то вечерком не могли заснуть, до того как не помиримся. Она бережно следила за моим внешним обликом, просвещая по части моды. Я же не ленилась наговорить на магнитофонную ленту ответы экзаменационных билетов по литературе, чтобы она смогла прослушать их через наушники. От моего выразительного чтения она благополучно засыпала, не обращая внимания на мое негодование.
У каждой из нас были свои подруги, но не одна из их не могла поменять мне её. Только ей я могла доверить свои секреты, не опасаясь, что в случае ссоры, они станут достоянием народа, как это нередко бывает даже с близкими подругами. Мы, как обычно, отлично понимали друг дружку без излишних слов. Чуток растерянный взор, хмурая бровь, движение рук во время мытья посуды, либо поза, принятая перед сном, о многом могли поведать. В особенности острое единение мы ощутили в выпускном классе, предчувствуя, что это последний год нашего совместного проживания. В то время мы были в особенности нежны и внимательны меж собой, терпимее, как будто супруги, отметившие золотую женитьбу.
Так случилось, что обучались мы в различных городках и получили различные профессии. 1-ые месяцы разлуки были нестерпимыми, будто бы оттяпали часть души, вырвали полсердца. Тоска душила прохладными пальцами одиночества, оглушала несчетным количеством дней до каникул. Ужас и тревога друг за друга отравляли красота студенческой жизни. Письма писались тщательно и имели привкус горечи тыщ км, лежащих меж нами. Чувства обострились до максимума: мы подходили к телефону в минуту до звонка, стали созидать вещие сны, к величавому кошмару, не всегда предрекавшие удовлетворенность и благополучие.
В один прекрасный момент, сдав летнюю сессию, я собиралась домой. В итоге каких-либо проблем в аэропорту я не попала на собственный рейс самолета. По дурности лет, я не додумалась позвонить и предупредить о том, что вылечу другим, транзитным рейсом. Представьте, что испытывали мои родные, не найдя меня посреди прибывших пассажиров! Целый денек они пили успокоительное и обрывали телефоны, умоляя сестру сосредоточиться, чтоб попробовать ощутить, не случилось ли со мной чего-нибудть ужасное. Она радиво прислушивалась к собственному сердечку, и постоянно отвечала, что основания для паники нет. Когда я, в час ночи, взяв такси (очередной дурной поступок), в конце концов, приехала домой, меня повстречало густое скопление валерианы и валокордина, в каком молниями метались предки и бабуля. Ухмылка сестры была лучиком солнца среди этой бури. Она-то ни на минутку не колебалась, что со мной все в порядке.
Только когда мы повыходили замуж, родили друг дружке племянников, наши страсти малость улеглись, получив возможность переключиться на мужей и малышей. На данный момент мы живем в различных концах страны, видимся раз в год, живя этот год в предвкушении давно ожидаемой встречи и впадая в депрессию после расставания. Электрическая почта — это малюсенькое волшебство цивилизации — раз в день разносит наши мелкие рассказы о прожитом нами деньке. Телефонные звонки узнаются из тыщ других. Мы вдруг сразу испытываем страсть к маринованной селедке либо лицезреем один сон на двоих, обнаруживая это, при чтении электрического письма. Время от времени мы впадаем в детство и ссоримся из-за всякой ерунды, после этого глубоко раскаиваемся и не можем без хохота вспоминать об этом. Она по прежнему дает мне советы по части моды, и я всецело полагаюсь на её безупречный вкус, жалея о том, что сейчас мне нет нужды решить за неё кучу задач по геометрии.
Как-то неприметно сейчас я оказалась в положении младшенькой, за которой нужен глаз да глаз, и сейчас уже меня балуют особенным вниманием и заботой. Малыши вырастают, а мы, бывает, представляем себя 2-мя благообразными старушками, каких в один прекрасный момент лицезрели на прогулке в парке. Бабушки были схожи, как горошины из стручка. Их внуки, а может, правнуки, забавно резвились в песочнице, а бабульки гласили, гласили и никак не могли наговориться.
Мы родились в один год и час, меж нами всего 5 минут времени, целых 300 секунд вечности. Мы настроены на одну невидимую волну, излучаемую созвездием Близнецов, хоть и родились под другим знаком. Мы далековато друг от друга, но мы совместно. Нас двое, но мы одно целое.