— Понимаете, наверняка, это удивительно, но мне с вами просто, как будто мы знакомы 100 лет, а не несколько часов.
— Да, в поездах всегда так.
— И охото гласить, гласить…
Мрачно. Поздно — издавна уже за полночь. Стучат колеса, мерцают огни, позвякивает ложечка в стакане. Пассажиры на верхних полках уже дремлют. Пылают две лампочки у нижних мест, но от их слабенького света не достаточно проку — видно только два стакана с недопитым чаем в одном, фантики от конфет, дамскую сумочку у самого окна. И два лица. Мужик и дама. Старый мужик и старая дама. Следовало бы сказать «старик» и «старуха». Но это не принято. Тем паче, что оба не смотрятся стариками. Они ухожены, подтянуты, ясно, что по утрам делают зарядку.
— У вас большая семья? — спрашивает мужик.
— Да. Трое малышей, пятеро внуков. Скоро появится правнук, — отвечает дама.
— О, поздравляю! — улыбается мужик.
Два лица, отмеченные временем. Кто знает, какими были эти люди 40, 50 годов назад? На данный момент и не верится, что и они когда-то были молоды.
— А вы женаты?
— Нет.
— Ах так… — тактично роняет дама.
Ее разбирает любопытство. Но неплохой тон диктует: не задавай вопросов. И она молчит. Мужик пристально глядит в окно, на которое только наполовину опущена занавеска. Он заинтересовал свою попутчицу — неважно какая дама любит слушать истории чужой жизни. А почему бы не поведать ей?
— Я был женат, но мы разошлись.
— О!
В этом «О!» можно услышать: «Неуж-то?» либо «И что все-таки далее?» Этим «О!» дама гласит: «Поведайте, если желаете, естественно, но я совсем не настаиваю…»
— Это очевидная история, — гласит мужик. — Повстречались, решили, что любим, поженились, сообразили, что не любим, развелись…
Дама отвечает не сходу.
— Да, — вздыхает она, — моя история похожа на вашу. Исключительно в ней нет развода…
Она замолкает. Поведать? А почему бы и нет? Она молчала об этом 50 с излишним лет. Пусть хоть этот случайный попутчик выяснит. Идея, облеченная в слова, перестает тревожить.
— Любая дама в собственной жизни имеет много увлечений. Но посреди их всегда найдется одно, которое остается для нее первым. Не по счету, а по месту в сердечко. Не смейтесь, я говорю серьезно.
У меня всегда было много поклонников. Когда-то я была хороша собой… Нет же, не надо комплиментов, ведь меж мной нынешней и мной двадцатилетней лежит пропасть… Что?.. Да, вы правы, все мы стареем… Итак вот… У меня было много поклонников. Самые различные люди. Мне звонили, приглашали на свидания, даровали цветочки, конфеты, писали письма, даже стихи. Мне нравилось это… Ну и кому бы не понравилось?.. У меня было много и подруг. Я говорила им о собственных похождениях, а они слушали, как любовный роман с продолжением. Наверняка, этим я и завлекала их… Посреди моих подруг была одна… Уж не помню, как ее звали, но зато в моей памяти навегда осталась ее наружность: очень высочайшая, худенькая, ни лица, ни фигуры. Я жалела ее, потому она отлично ко мне относилась. Но за ее спиной я смеялась над ней. Я не считала ее дамой… Что?.. Да, естественно, у нее были какие-то плюсы, но мне было лень искать их. Понимаете, юности присуща беспощадность, исходящая из бескрайнего эгоизма… Я время от времени ей звонила, время от времени мы встречались, и я вновь запамятовал о ней.
В один прекрасный момент я выяснила, что она собирается замуж. Для меня это было ударом. «Как! Это страшилище?!» — вот какой была моя реакция. Вы скажете, что это безобразно, негуманно, невежливо, в конце концов. Да, естественно. Но не запамятовывайте, что мне тогда было около 20 лет, и я была избалована вниманием и родителей, и поклонников, и подруг. Тогда я считала, что весь мир сотворен для меня одной, и находила несправедливым, что кому-то достанется нечто, чего нет у меня… Да, это была безобразная история, и, к счастью, никто о ней не знает… Итак вот. Как я выяснила о грядущей свадьбе, я востребовала (на правах наилучшей подруги, очевидно) знакомства с женихом. И представьте для себя мое изумление и возмущение, когда оказалось, что ее жених — один их тех, кого я считала своим фанатом, а означает, собственной собственностью… И я, естественно, постаралась, чтоб он немедля возвратился в их число.
Дама замолкает. Мужик тоже молчит. К чему судить ее — ведь каждый таит внутри себя прегрешение.
— Свадьба была расстроена, и я приложила к этому все свои усилия. Кроме всего остального я наговорила про свою драгоценную подругу достаточно много противного и достигнула того, что он стал смотреть на нее моими очами…
Внезапно дама всхлипывает. Она конвульсивно роется в сумочке, отыскивая платок.
— Простите, я сама не ждала, что так разволнуюсь, — глухо гласит она в платок. — Такая древняя история, и вдруг…
— Не переживайте,- отвечает мужик.
— Но правду молвят, как аукнется, так и отзовется, — продолжает дама. — Я поплатилась за эту авантюру. Как? Он уехал. Наверняка, не обожал меня, — она прерывисто вздыхает и складывает платок. — Я не знаю, почему он уехал. Может быть, поэтому, что сообразил, какова я по сути. Не знаю. И только когда он уехал, я сообразила, как я его обожала. Как там говорится: что имеем, не храним, да?.. Ранее я не думала, как я к нему отношусь. Я была полна желания отбить его, из духа соперничества. Наверняка, он не обожал мою подругу, по другому мне не удалось бы ничего, так ведь?.. Но когда я растеряла его, я сообразила, что он для меня — все… У меня была возможность сказать ему это. Но мне помешала моя гордость. Сказать первой «я тебя люблю»? Даже ради спасения жизни я бы не сделала этого. Что уж гласить о спасении любви?.. Вот так.
— И вы больше не встречались?
Он спрашивает быстрее из вежливости, чем из любопытства — ведь нужно же что-то сказать.
— Нет. Я растеряла его след через несколько месяцев. Позже вышла замуж. Равномерно все забылось. Безобразная история! Если б можно было прожить жизнь поновой! Только представьте для себя, сколько людей стало бы счастливее!
Они молчат. Стучает колеса, мерцают огни, звенит ложечка в стакане. Каждый задумывается о собственном. Наверху сонно вертится один из пассажиров. Ему нет дела до прошедшего, тем паче до чужого. Ему нет дела до этих людей, которые посиживают у столика и молчат.
— Понимаете, — вдруг гласит мужик, — в моей жизни тоже была женщина 1-ая не по счету, а по месту в душе. Я очень обожал ее…
— А она? — спрашивает дама.
И стремительно опускает глаза: ведь правила неплохого тона диктуют — не задавай вопросов. Но сейчас таковой денек, точнее, такая ночь, когда можно запамятовать о правилах. Когда стучат колеса, охото раскрыть душу в полутемном купе.
Мужик глядит на мелькающие огни по ту сторону окна. Охото гласить, охото выложить то, о чем никому нельзя поведать. Она усвоит. Она сама пережила такое…
— Нет, — отвечает он на ее вопрос.
— Это ваша супруга?
— Нет!
В этом последнем «нет» таится: «Как можно даже полагать такое?!» Дама ощущает себя неудобно оттого, что в ней зажигается любопытство. Собственная история уже позабыта. Скорей, скорей выяснить чужую!
— Мы познакомились с ней, когда она только что начала преобразовываться в даму. Из ребенка в обворожительную даму. Но у нее был несносный нрав. Я тогда только начинал работать после окончания учебы. Ее отец был моим начальником. Она нередко входила к нему на работу… Может быть, я нравился ей. Она вертелась около моего стола, брала какую-нибудь папку, расспрашивала о ее содержимом. Я злился: она мешала мне. В то время я был стопроцентно занят собственной карьерой, и работа была для меня священна. Часто я засиживася за своим столом до позднего вечера. Естественно, я не был работоголиком, ведь я был молод. Я жил, стараясь не упустить ничего, и все таки считая основным себе встать на ноги… У меня было много подружек. Они не нагружали меня, меж нами не было никаих обязанностей. Это было комфортно и мне, и им.
А она… За 5 лет нашего знакомства она перевоплотился в реальную кросотку. Но я-то знал, что она не для меня — тогда у меня не было ничего, не считая диплома и самоуверенности… И как-то удивительно складывались наши дела: я мог месяцами не вспоминать о ее существовании — уверен, и она о моем тоже! — позже мы вдруг встречались где-нибудь на улице и могли гласить часами. А после чего снова навечно расставались. Она то становилась моим лучшим другом, мы встречались, звонили друг дружке; то не замечала меня. Я заводил еще одну интрижку, и все становилось на свои места. Но стоило ей показаться на горизонте, как я все забывал, и мы растворялись друг в друге. За этот период времени моя еще одна подружка кидала меня, зато я вволю был с ней, с этой женщиной. Она не относилась ко мне серьезно, и я знал это. Но она искусна быть рядом. С ней был любопытно проводить время, ей можно было сказать все, о чем я никогда не отважился бы сказать в собственном кругу — там меня просто не сообразили бы… У нее было прелестное качество отыскивать во всем забавное. Естественно, у нее были свои причуды, капризы, которые могли раздражать. Но мне было приятно мыслить, что на свете есть человек, способный осознать и поддержать меня. Правда, только когда у нее есть на это время, желание и настроение… Ее пренебрежение задевало меня, и мы вновь расставались.
В один прекрасный момент… Я длительно не лицезрел ее и решил, что избавился от этого наваждения. Даже решил жениться. Моя жена была подходящей для меня парой — тихой, хорошей, не очень умной… Но та женщина позвонила как обычно внезапно. Мы с ней уехали на пикник. А моя жена бросила меня. Я только пожал на это плечами. Моя жена была неплохой, хорошей, да и в подметки не годилась ей, той девице… И опять все пошло по-старому. Но на короткий срок. Меня повысили и переводили в другой город. Я представил для себя, что мне придется жить без нее в чужом месте… И я собрался сделать ей предложение. Вообще-то, я и ранее подумывал о браке с ней. Но тогда это было нереально. Я уже гласил, что у меня не было ничего. Она была очень молода, чтоб быть супругой. Не считая того, она могла заявить, что я женюсь не на ней, а на положении ее отца. Сейчас же я начал продвигаться по служебной лестнице, у меня была приличиная заработная плата, я больше не зависел от ее отца. Ну и она повзрослела…
Мужик замолкает. О чем он задумывается? Он в прошедшем, издавна ушедшем и, казалось бы, позабытом. Но сейчас ночкой оно вдруг выплыло на поверхность памяти, заявляя о собственном праве на существование. Тихо позвякивает ложечка. Дама не гласит ни слова. Она положила голову на руку и глядит в мглу ночи. Когда пробуждаются мемуары, нельзя гласить ненадобных слов — они могут спугнуть хрупкие видения прошедшего.
— На последующий денек после моего решения, — продолжает мужик,- я повстречал 1-го юного человека, с которым она нередко встречалась. И он произнес мне, что женится на ней.
— А вы?! — ахает дама.
— А я уехал один… Одна вправду вышла за него замуж. Надеюсь, это был успешный брак…
— И все? — спрашивает дама.
— Все.
Они опять молчат. Две истории. Такие различные и такие похожюие. Повинет ли он, повинна ли она — кто сейчас разберет? Все это было очень издавна. И, может быть, было совершенно по другому — ведь каждый поведал так, как она сам это воспринял…
Они молчат. Минутку, другую. Молчат и глядят на убегающие огни в мгле.
Мужик поднимает левое запястье к свету ночника.
— Уже три часа.
Все. Откровения окончены. Сейчас необходимо спать.
— Не может быть! — восклицает дама. — Ну и заговорились же мы!
Хватит ворошить прошедшее. Это ничего не дает, не считая сожалений и вздохов.
— Я выйду пока, а вы ложитесь,- гласит мужик.
Что дали им их исповеди? Разве они получили сострадание, утешение? Разве одному было дело до другого? Они только разбередили старенькые мемуары. Будто бы перечитали позабытые письма. И вновь на пару минут ощутили себя юными. Но для чего? Хотя… Кому еще говорить подобные истории? Только случайным попутчикам.
— Можно? — глухо звучит из-за двери глас.
— Да, пожалуйста.
Сейчас свет потушен, занавеска опущена до конца, и огни больше не мерцают.
— Размеренной ночи.
— Размеренной ночи.
Стучат колеса, позвякивает ложечка в стакане. Поезд несется через ночную тьму, пронзая ее электронным светом. В поезде дремлет несколько сотен пассажиров. И эти двое тоже уже дремлют. Очень поздно для дискуссий. Очень поздно для мемуаров. Очень поздно для сожалений. Очень поздно…
Днем поезд придет к месту предназначения. Случайных собеседников разнесет в различные стороны. Пройдет несколько часов — и они забудут о собственных откровениях. И никогда больше не повстречаются.
Вагон подскакивает на стрелке, ложечка чуток громче содрогается в собственном стакане, и вновь водворяется мерный перестук колес и ее тонкое позвякивание.
Никогда не повстречаются. И никогда не выяснят, что ведали друг дружке одну историю любви — они гласили о том, как обожали друг дружку когда-то.