Супруга гения — это профессия, призвание и нелегкий труд. Ее обязанности с исчерпающей точностью обрисовала Вера Павлова: «Муза побуждает, когда приходит, супруга побуждает, когда уходит, любовница побуждает, когда не приходит. Хочешь, я проделаю все это сразу?» Фактически, ничего другого супруга гения делать не должна. Дело конкретно в одновременности. Нужно уметь повсевременно быть рядом и при всем этом не надоедать.
Дискуссии о супругах гениев сложны конкретно поэтому, что гений гению рознь: математический — одно, художественный — совсем другое, музыкальный — третье. Артистичным натурам лучше, чтоб супруги понимали и делили их экстазы по собственному поводу, также изгоняли сомнения, которым хоть какой гений подвержен в высшей степени. Арифметику совсем не непременно, чтоб супруга вникала в его тонкие построения; более того, он практически всегда уверен, что это не ее разума дело. Физики устроены совершенно не так, как арифметики, и предпочитают жениться на собственных аспирантках либо студентках — чтоб женщина хоть малость соображала, чем занимается супруг. Так как математика — это игра разума, а физика — целое миропонимание и математик просто уживается с обыденным человеком, а физик идеальнее всего ощущает себя с физиком. Композиторы предпочитают жениться на исполнительницах — музыкантшах, певицах, танцовщицах, — и такие союзы более долговременны, так как прагматичны. Что-то вроде контракта, хотя и не без эмоций. В конце концов, гении коммерции и бизнеса, также большие политики обязаны выбирать не столько супругу, сколько витрину, что далековато не всегда значит гармонический альянс, но гармония в браке для таких людей дело десятое. Для их нескончаемой экспансии необходимо быстрое и в большинстве случаев попутное ублажение обременительной и неотвязной сексапильной потребности: бортпроводница в самолете, официантка в баре — вот их безупречная спутница.
Гений для гения
Главный вопрос для всякого гения — следует ли ему жениться на другом гении? Другими словами, должна ли супруга сравняться с супругом в умственном отношении? Опыт дает подсказку, что ни при каких обстоятельствах не следует, так как гениальность — это не только лишь терпение и труд, но к тому же психопатология, и эгоцентризм, и ревность. Жить с гением очень тяжело: дама на это еще способна, мужик в силу собственной доминантности — практически никогда.
Это совсем не означает, что гений должен жениться на дурочке. В эталоне он должен жениться на даме умной, узкой, понимающей, но начисто лишенной творческих возможностей. Безупречная ценительница. Такие браки оказываются куда как долговечны: поэт Роберт Рождественский всю жизнь прожил с Аллой Киреевой, Леонид Латынин — с Аллой Латыниной, режиссер Анатолий Эфрос — с театральным критиком и театроведом Натальей Крымовой. Гению вообщем лучше жениться на историке, критике либо театроведе. Другими словами на том, кто отлично осознает всю меру его величия, но не претендует на собственное. Мне известен случай долгого и счастливого брака 2-ух профессиональных архитекторов, но он омрачался достаточно противными инцидентами. К примеру, выставляются они вдвоем в Манеже. У супруги несколько очень успешных работ. Супруг едет и в ночь перед вернисажем переклеивает под ними ярлычки, присваивая для себя более удачные вещи. Чтоб ясно было, кто в доме владелец и в паре ведущий. Напомню, что и Огюст Роден всячески подавлял Камиллу Клодель, отчего она в конце концов сошла с разума — а ведь архитектором была восхитительным, пусть не его уровня, но очевидно высокого класса!
Есть, правда, особенные случаи: супруга — техно ассистентка. Это случаи Толстого и Достоевского, частично — Сальвадора Дали. Жена-стенографистка (не лишенная художественного вкуса), жена-переписчица (несчастные семь раз — конкретно столько редакций имела эпопея «Война и мир», и столько же раз Софья Андреевна переписывала ее с начала до конца), жена-натурщица (Галина Дьяконова, которую Дали писал без малого 40 лет). Это еще важнее, чем безупречная домохозяйка, кухарка, прачка и т.д.: живописец ценит ту, кто помогает ему в работе. Это касается и физика, нуждающегося в помощи лаборантки, и писателя, который любит диктовать. Правда, творчество — процесс интимный и допустишь туда не всякого, потому жена-натурщица и жена-стенограф — безупречная сотрудница. Кстати, отменная натурщица — совсем не всегда кросотка. Неплох тот, кто верно «посиживает» (лежит) и поддерживает при всем этом разговор. «Портрет супруги художника» — часто встречающийся жанр в мировом изобразительном искусстве (бывает еще «Портрет любовницы художника», но в этом живописец, обычно, не признается).
Не бытом единым
Некие считают, что супруга гения должна создавать супругу «комфорт и сухость». Как досадно бы это не звучало, этого недостаточно. Борис Пастернак поначалу сбежал от бесхозяйственной и рассеянной первой супруги ко 2-ой, хозяйственной и домовитой, но позже удрал к существу еще больше безалаберному и хаотическому: судя по письмам к Ольге Ивинской, он только ее в жизни и обожал со всем самозабвением зрелой страсти. Налаженный быт никого еще не сделал счастливым, хотя и безбытность нередко отвратна: не будем забывать, что легенда о равнодушии гениев к быту настолько же необоснованна, сколь и версия об их эгоцентрической страсти к удобству и покою. Гений на то и гений, чтоб самому отлично уметь улучшить творческий процесс: Ландау, чья супруга гордилась хорошей квартирой и полным порядком в ней, утверждал, что для работы ему нужен только карандаш (и, добавлял он время от времени, возлюбленная подушка — он обожал вычислять и фантазировать полулежа). Кавардак раздражает гения — но он уходит к для себя, где всегда порядок, ибо на десктопе и в комнате у сурового мастера всегда находится минимум вещей: за своим рабочим местом он смотрит лично и никого к нему старается не подпускать. Хоть ты всю кухню вылижи, хоть сготовь жаркое из соловьиных языков в соусе из бордо 1975 года — гений съест и не ощутит, что он такое съел. И убежит на чердак к любовнице, где будет благоговейно есть небережно приготовленный ею бутерброд с ливерной колбасой. Штука в том, что без любви отлично жить только с посредственностью. Суперпрофессионалы, творцы, первопроходцы так безразличны к людям, если те не входят в сферу их деятельности, что удержать их рядом с другим человеком не может никакая кулинария — только любовь в самом чистом и беспримесном виде. Гений ведь воплощенная несправедливость: талант осеняет голову безумца, кутилы праздного, в то время как рядом трудится в поте лица собственного добросовестный трудяга, умница, потрясающий спец. Гениальность сверхизбыточна и несправедлива. Как прыщ, который где желает, там и вскочит (это сопоставление принадлежит, кажется, Фаине Раневской). Так и любовь: разве обожают за высочайшие духовные свойства? Любовь еще несправедливей таланта: рядом с вами постылый страдает от истинной заболевания либо глубочайшей депрессии, а вы мчитесь через весь город к возлюбленному, который палец порезал либо впал в тоску от неблагожелательного отзыва. Где справедливость?! Нету ее. Любовь как гениальность: кого желает, того и осеняет. Вот почему они так друг к другу тянутся: гений всегда влюблен и даже спать без любви ни с кем не станет. У их, суперлюдей, узкая духовная организация и в кровати все выходит только по сильной страсти.
Ошибочно, как будто супруга гения должна быть сероватой мышкой, отказавшейся от светской жизни и знай для себя хранящей очаг. Если супруга желает быть музой, она должна оставаться труднодоступной хоть в чем либо: только чувство собственной полной власти над спутницей принуждает гения скучать по-настоящему. Ему нестерпима ситуация, при которой супруга перестает быть объектом общего вожделения. Как ни удивительно, безупречной музой была супруга Александра Блока, которую он любил до последнего денька. Это не мешало поэту изменять ей, а на нетактичные вопросы о количестве собственных влюбленностей отвечать: у меня, дескать, было две дамы — Любовь Дмитриевна и все другие. При всем этом Любовь Дмитриевна изменяла супругу много почаще, открыто соблазняла его друзей и даже малыша, по слухам, родила совсем не от Блока — и Блок соболезновал супруге, вечно попадавшей в трагические, «романные» истории. Это не мазохизм — это почтение поэта к красавице, их всегда тянет друг к другу, о чем поточнее всех написал Пастернак в «Охранной грамоте». Они единоприродны, и связывает их, кроме любви, особенный род солидарности. Вот почему связь поэта и путаны встречается так нередко — и оказывается настолько долговременной. Виктор Гюго, Александр Дюма-отец, Мопассан — они все годами оставались верны ветреным подругам молодости. Блок вечно обожал Любовь Дмитриевну поэтому, что она была ему предназначена, и поэтому, что никогда не принадлежала ему полностью. Это основная драма всякой лирики, которая и сделала Блока величайшим поэтом эры.
Вообщем, как это ни феноминально, гений ценит красоту много выше преданности. Это разъясняется тем, что классические людские аспекты в его случае, так сказать, размыты. Он предпочитает иметь дело со священным чудовищем, каким сам является. Его завлекает исключительное — пусть даже уродливое, пусть совсем безнравственное: ведь краса тогда только и совершенна, когда в ней есть привкус чрезмерности, патологии, того самого, что делает гения гением. Гений способен полюбить развратницу, если она лицезреет в разврате самоцель и служит ему с энтузиазмом, доходящим до святости. Так Уайльд обожал собственного Альфреда Дугласа по кличке Бози, о котором все знал и насчет которого не питал ни мельчайших иллюзий; так Шекспир любил свою смуглую леди, зная, что она изменяет ему с его же товарищами. Пушкин полюбил Натали конкретно за то, за что ее терпеть не могут пушкинисты: за полную, законченную бесчувственность, за ту совершенную аморальность, которая только и пристала мрамору. Она была не худшей супругой для гения — они были по последней мере одной породы: он — высшее выражение человечности, она — настолько же предельное выражение бесчеловечности. Даже у непристойности может быть собственный гений, и таким гением непристойности, кидавшимся на все моды эры, была Лиля Брик. Почитайте ее письма к Маяковскому с нескончаемыми списками, чего приобрести и привезти, — бо’льшую пошлятину и корысть вообразить тяжело: но, чтоб так нахально эксплуатировать гения, нужно тоже быть гением, только несколько другой породы. Словом, людские аспекты для гения не есть — он влюбляется не в вектор, а в скаляр, не в нравственность, а в масштаб.
Тут мы подходим к главному. Гений так устроен, что ему нередко приходится иметь дело с нечеловеческими аспектами, запредельными страстями, ледяными абстракциями — со всем, что так тяжело выдержать хрупкой людской природе. Повсевременно сражаясь с ней, гений, будь он физик, лирик, гуманитарий, технократ, исполнитель, изобретатель, всегда насилует себя и в какой-то момент впадает в отчаяние. Задачки, которые перед ним стоят, по плечу только титанам; он лицезреет все трудности их воплощения, а силы внутри себя ощущает далековато не всегда. Тогда и ему необходимо… вроде бы это сконструировать?.. Маяковский заявлял: «Охото гул собственный упрятать в мягкое, в женское». Но дело не в женском. Дело конкретно в людском: в единственно утешительном слове, сказанном впору. Человеку, пребывающему в состоянии панической атаки, необходимо для успокоения изловить единственный сочувственный взор: да, я понимаю, что для тебя плохо, и сделаю тебе, что могу. Гений помешан на собственной единственности, он сходит с разума от одиночества — это одиночество и есть его главный, непреходящий ужас. Внушить ему, что он не один на собственных верхушках, что рядом опора, что за ним наблюдают, ему соболезнуют, не дадут пропасть, — главнейшая функция супруги, и для этого ни к чему сверхъестественная краса и особый ум. Для этого необходимо всего только чутье — но оно само по себе такая же уникальность, как гений. Вот почему удачные браки гениев так редки. Их можно перечислить по пальцам. Это альянс Андрея Синявского и Марии Розановой, Осипа Мандельштама и Надежды Хазиной, Булата Окуджавы и Ольги Арцимович, Павла Антокольского и Зои Бажановой, Ильи Авербаха и Натальи Рязанцевой. Все эти супруги безусловных гениев были наделены высшим разумом — они умели впору разъяснить гению, что он не один, и тем спасти от помешательства. Отыскать для этого единственные слова и интонации не легче, чем сложить из простых слов простейшую фразу: «Я помню дивное мгновенье»…