Понятно, что хрестоматийно-комический западный стереотип как будто в Рф по улицам прогуливаются одичавшие животные, а люди живут в избах без удобств и круглый год носят шапки-ушанки не имеет дела к реальности. А вот в самой развитой стране мира, Соединенных Штатах, есть место, где до настоящего времени посреди бела денька в городке можно повстречать одичавшего медведя и где большая часть домов 1-этажные и, более того, древесные. Это место настоящий и полностью респектабельный, 49-й по счету штат Аляска. Земля, которую 140 годов назад Наша родина продала янки за 7 миллионов 200 тыщ баксов.
Путник, не имеющий в припасе нескольких месяцев, а лучше лет, обречен на то, чтоб выбирать какой-либо один «направленный на определенную тематику» и географический «угол» этой самой широкой полтора миллиона квадратных км из составных частей США. Она же, кстати, является одной из самых малонаселенных около 650 тыщ человек; по статистике 4-ое место от конца. Вобщем, ничего другого нельзя и ждать от Последнего Севера. Полярный круг отсекает около трети «земли золотой лихорадки», как неофициально именуют этот штат (официальное, записанное в местной конституции его «прозвище» «Последняя граница»). Львиная толика остального места загромождена непролазными горами, так что даже обыкновенные асфальтированные дороги здесь редки. Есть масса мест, куда не ступала нога белоснежного человека. Число же туземцев, как было невелико до прихода европейцев, так и остается малым: чуток более 100 тыщ.
Мы проложили маршрут по центру южного побережья Аляски по той обычный причине, что это и была Аляска в представлении наших сограждан XVIII-XIX веков. Конкретно эти места они сравнивали с понятием «величавая земля», взятым из языка алеутов (там оно звучит как «Альешка»). Правда, если быть совершенно четким, так они называли две «зоны», территориально удаленные друг от друга, вторым очагом русской колонизации стал район Новоархангельска, современной Ситки (на так именуемом Аляскинском хвосте, узенькой полосе на юго-востоке штата, зажатой меж морем и Канадой).
Но все таки первым и основным ареалом, где прочнее всего закрепились наши сограждане, оказался конкретно этот резко очерченный выступ с осколками архипелагов вокруг: Кенайский и Катмайский полуострова, полуостров Кадьяк, южная часть современного Государственного парка Денали.
Фактически, это логично. Против природных критерий, диктующих конкретно такую схему малогабаритного расселения всем, кто вожделеет обживать тяжелый прохладный край, ничего не попишешь.
Умопомрачительно другое: и сейчас на Аляске, где давным-давно резко преобладает англосаксонское население, правоверная епархия остается самой бессчетной. Согласно социологическим опросам, до 10 процентов населения считают себя «людьми с русскими корнями». Малыши 12-13 лет в почти всех муниципальных школах изучают (хотя бы один год непременно) язык бывшей метрополии, а на кружковых упражнениях мастерят кокошники и остальные предметы нашего фольклорного обихода.
Ну и не только лишь в православии дело. Тут чувствуются некоторые чуть уловимые славянские дуновения одним словом, «российский дух». Я говорю не о славянских топонимах, которые в весело исковерканном виде встречаются здесь на каждом шагу: Ouzenkie, Nikiski, Soldotna… Не о фамилиях «российского корня», которые носят фактически все туземцы, Kvasnikoff’ ы, Kotelnikoff’ы и Kompkoff’ы. И не об «умильных» церковных макушках. Речь, повторяю, о неуловимом.
Анкоридж, наикрупнейший центр Аляски. Население 275 тыщ человек. Размещен на берегу залива Кука. На заднем плане Чугачские горы
Местные люд благочестивый
Положение главной воздушной гавани стремительно сделало юный и принципиальный Анкоридж наикрупнейшим городом на всем огромном полуострове. При российских пустынная местность, где он сейчас стоит, числилась самой далекой и одичавшей окраиной епархии: здесь нередко убивали священников. Сейчас в Анкоридже живет 40 процентов всего населения, и вприбавок ему приходится пропускать через себя раз в год миллион туристов, жаждущих припасть к девственной природе.
Возникнув только во время Первой мировой войны как «сторожевой лагерь» на прокладывавшейся тогда стальной дороге Сьюард (главный морской порт в округах) Фэрбанкс (шахтерский центр, также «промежный склад» на пути к известному золотому Клондайку на реке Юкон), поселение стремительно разрослось и разбогатело. Здесь стали строить роскошные проспекты и небоскребы, заблестел неон казино и иных радостных заведений. В марте 1964 года, но, случилось 9-балльное землетрясение. Умопомрачительно, что в городке погибло «всего» человек 10, но чуть не полгорода к утру лежало в руинах.
Обитатели Анкориджа, похоже, извлекли уроки из этого действия. На память о нем они оставили у себя в Аляскинском музее огромную железную опору, извлеченную из-под большого строения на улице Кордова, она была согнута, как будто плитка пластилина, а сами перебежали к более умеренной и осмотрительной архитектуре. С того времени город, как считают старожилы, смотрится даже обаятельнее, хоть в нем практически нет запоминающихся построек. Зато есть парки, невеселые длинноватыми зимами и комфортные коротким летом, необъятные поля для личных самолетиков и обычная южноамериканская топонимика: проспекты по алфавиту, улицы по номерам. А от былой претенциозности осталась только пара заглавий вроде бульвара Северного сияния… Спозаранку, когда солнце еще не поднялось (вобщем, на рубеже календарных весны и лета на Аляске оно фактически не входит), из подземного гаража на одной из улиц, перпендикулярных этому бульвару, выезжает устрашающих размеров темный внедорожник, а ведет его очень высочайший худенький человек в длиннополой рясе, с серебряно-седой бородой и вытянутым лицом чуткого аскета. Его преосвященство Николай, епископ Ситкинский, Анкориджский и всея Аляски, начинает собственный трудовой денек.
Немногим ранее в свою смешную малолитражку садится Майна Джэкобс, его личная ассистентка и директор Российского православного музея в Анкоридже, а не считая того, к тому же звонарь, каковому ремеслу обучилась по случаю у нас, в Иркутске. Не знаю, приходилось ли вам слышать о православных звонарях дамского пола, мне нет.
Но самым первым по еще спящему городку проехал допотопный агрегат на колесах, больше всего схожий на фруктовый фургон. За рулем его был коренастый юноша в таковой же темной рясе, как у его преосвященства. Лунно-желтый колер лица, странноватая для евро глаза водянистая и при всем этом достаточно длинноватая борода (таковой тип растительности на лице вообще-то характерен для монголоидной расы) наводят на единственно вероятный вывод: пред нами коренной обитатель Аляски, представитель 1-го из нескольких дюжин ее малых народов…
Засечка 1. О народах и их землях
Согласно современной систематизации, сейчас, как и в момент возникновения европейцев, Аляску населяют четыре главные этнические группы. Алеуты живут на одноименных островах и по южному берегу полуострова другими словами там, где проходит маршрут нашего путешествия. Естественным образом вступив в самый тесноватый контакт с россиянами с первых дней их возникновения, это племя подверглось более глубочайшему православному воздействию и доныне понятно особенным религиозным рвением. Индейцы-тлинкиты на Аляскинском хвосте, напротив, прославились враждебностью к колонистам и даже пару раз нападали на Новоархангельск-Ситку, пытаясь вырезать тамошнее население. Юпики и другие ветки эскимосов населяют самые грозные, западные и северные берега Аляски но православные миссионеры «достали» их и там, так что сейчас большая их часть приобщена к церкви. Вобщем, проживая в таковой глуши, они не очень нередко встречаются со священниками. В конце концов, владения различных групп атабасков простираются в зоне залива Кука, тоже в поле нашего путешествия. Но их, как досадно бы это не звучало, в наше время осталось малость.
…Николай Сораич, будущий пастырь Аляски, родился 58 годов назад в Монтане, в сербской иммигрантской семье, закончил семинарию в Пенсильвании (позже успел даже защитить диссертацию по теологии в Белграде еще при Тито), был рукоположен в Калифорнии, служил в Лас-Вегасе и Мэриленде, пока в конце концов не дослужился до сегодняшнего высочайшего сана. Отец Майны Джэкобс был греком из Орегона. Брат Яков Николай (Николай это фамилия) из «фруктового фургона» стопроцентный юпик из далекой деревни Кветлук на Западном побережье.
Итак, все трое обычные америкосы. Все же, практически каждый Божий денек они останавливают свои авто около коренастого 1-этажного строения с конструктивно зеленоватыми стенками и низким крыльцом. Это Российский православный музей, где утром до вечера негромко играет российская духовная музыка, за небольшим прилавком разливают кофе, чай из самовара и где сейчас в 10.00 нам назначена встреча.
Да, естественно, вы правы: во всем этом нельзя не узреть Божьего промысла. Но ведь он находится во всех справедливых деяниях, в особенности если они кажутся бесперспективными, не так ли? Так вышло и тут: после покупки Аляски новые власти изо всех сил пробовали вытравить из нее православие. И одно время казалось, что они близки к успеху. К середине ХХ века у нас не было ни 1-го собственного учебного заведения. По всему штату служили только 10 священников. Михайловский собор в Ситке сгорел при случайном пожаре, большая часть других церквей угрожали развалиться не сейчас, так завтра. А что сейчас? На значимом лице епископа Николая появилось чуть приметное торжество: 43 пастыря. О «белоснежных янки» я и не говорю семь либо девять моих священников обращены из протестантов. И паства вырастает. Мне сказали, что «у нас» уже больше 10 процентов аляскинцев.
Здесь епископ улыбнулся, и, ободренный этим, я допустил оплошность. Дело в том, что, объясняя парадокс фуррора православия на Аляске, многие южноамериканские историки указывают: оно, дескать, близко по духу базисным языческим традициям. Потому аборигенам просто оставаться в лоне этой конфессии. Тому приводятся различные примеры: культ протцов похож на почитание старцев и местных подвижников, склонность клириков российского ритуала к бытовому наставничеству припоминает роль вождя либо шамана в деревне… Обо всем этом я спросил преосвященного Николая. К тому сходу возвратилась серьезность:
Не понимаю, что вы имеете в виду. Мы христиане. Российские миссионеры принесли благую известие на землю язычников. Она поменялась. Церковь нет. Вы сами скоро удостоверьтесь, что ни с канонической, ни с ритуальной, ни с какой другой точки зрения мои службы и мои верующие ничем не отличаются от тех, каких можно повстречать в центре Москвы… Отец Яков! Завтра днем наши гости отправляются в путь по собственному плану. Я прошу вас сейчас показать им Эклутну.
Эклутна, но, уверила нас, быстрее, в оборотном произнесенному Vladyk’ой, как именуют епископа духовные чада.
Вырвавшись из сетки улиц и преодолев около 100 км прекрасной дороги, обрамленной поэтическими березками, мы нырнули в неброскую просеку и внезапно оказались перед широким забором из редчайшего штакетника. Забор был самый обыденный другими словами обыденный для русской глубинки: краска облупилась, перекладины здесь и там отломаны. За ним церквушка самого умеренного вида, чуток поодаль заброшенная часовенка…
Но если пройти прямо за неразговорчивым и улыбчивым Яковом за скрипучую калитку, Бог известие для чего запертую на замок, обогнуть оба культовых строения и оказаться на православном туземном кладбище, раскроется странноватое зрелище. Много ли вы понимаете христианских могил, где погребальный холм, что перед крестом, обернут в пуховое одеяло? А маленькие, как будто сколоченные на школьном уроке труда разноцветные домики вы над могилами лицезрели? И уж точно уникальна такая композиция: за железной оградой, какие тут встречаются изредка, видимо, похоронен состоявшийся человек высится в человечий рост древесный лось в картузе с козырьком. В одном копыте он ловко зажимает некий пакетик с бумажками, а другим немного подбоченился. В ногах, «как полагается», крест.
Что это означает? спрашиваю у Якова.
Не знаю. Древняя могила, никто не помнит, чья…
Ну хорошо, а одеяла для чего? Кого здесь согревать?
Как кого? простодушно отвечает коренной обитатель Аляски. В земле холодно лежать, вот родственники и греют.
А домики?
О, это символ того, что здесь лежит ребенок. Либо вождь. Если же домик за крашеной оградкой, то, стало быть, почетаемый чужак. Кто-либо из другой деревни, кто сделал много добра жителям Эклутны. У каждого рода собственный цвет домика, на все поколения… Что вы удивляетесь? Местные люд благочестивый. Они традиций не запамятывают.
В «живой» деревне с этим же заглавием Эклутна (при российских миссионерах это был Кник) нам довелось убедиться, что вправду не запамятывают, хотя и не присваивают им язычески-сакрального значения, коим «стращал» нас отец Яков: «Могилы-то что, вот в селении любая семья строит чердачок для духов. Без такового чердачка, как без иконы, никто и жить в доме не станет…» При заезде в «обитаемую зону» сбежались, тараторя что-то про баксы, малыши. Через дыры от ржавчины в разбитых внедорожниках, вросших в землю лет 20 вспять, проникли с лаем собаки. По ту сторону окон заметались силуэты. И сходу кинулись в глаза какие-то древесные ящики, похожие на огромные скворечни и помещенные на очень больших козлах перед порогами. Но «…не-ет, какие духи, ерунда…» неунывающая, фигурой напоминающая привлекательную тыкву, Лора Чиллиган не отвлекалась от шлифовки осторожного древесного бруса. «Для чего же мастерите, если не для духов?» «А для красы. Чтобы приятно было поглядеть приезжему. Правда, к нам никто в особенности не заезжает, вот вам спасибо…»
«Восстановление» природы по-англосаксонски
Величавым северным пейзажам, открывающимся с первых минут путешествия на юг по Старенькому Сьюардскому шоссе, не достаточно найдется равных на этих широтах. Толстые языки снега, видимо, еще с озари застывшие на пути с Кенайских гор к узенькому желобу равнины, еще не растаяли, но уже побурели и расплылись, готовясь к собственному «последнему часу». Краски с каждым километром делаются ярче, географические наименования живописнее: Зигзагообразные ручьи, реки Касилова и Скилак сменяются Медными полянами, Кварцевыми, Зеркальными, Свежайшими заводями.
Шоссе сначала извивается меж берегом Анкориджского залива части огромного, формой напоминающего хобот залива Кука, и хребтом, который равномерно сходит на нет, «рассасывается» по мере продвижения на юг. Лес, напротив, густеет, пропорция льда и свободной воды на поверхности нестерпимо голубых ледниковых озер склоняется в сторону последней. На обозримых с дороги берегах то и дело показываются силуэты бурых гризли и американских темных (они посубтильнее) медведей и то событие, что рядом поглазеть на их останавливаются с десяток путников, нисколечко животных не смущает.
Такая мужественно-идиллическая картина за вычетом, очевидно, автомобилей и нередких блочных строеньиц судя по многим отчетам-воспоминаниям, наблюдалась на Кенае и в момент прихода европейцев, наблюдается и сейчас. Но… не в промежутке меж 2-мя эрами!
Приблизительно с того момента, когда газета «Анкоридж Дейли Таймс» 3 января 1959-го напечатала на первой полосе торжествующий заголовок «We Are In!» «Мы вошли!», имея в виду обретение Аляскинской территорией статуса штата, после 2-ух веков бесжалостного истребления местной фауны сюда начал просачиваться известный англосаксонский способ «восстановления природы». Сущность его в том, чтоб создавать собственного рода «музеи под открытым небом». Не выручать отдельные популяции и виды и тем паче не изолировать их от людей. Создавать для экосистем не оранжерейные условия, а такие, в каких человек и природа могут безболезненно сосуществовать.
…Отобрав у нас всю российскую мелочь, привратница-кассирша Кенайского консервационного центра, оказавшаяся страстной нумизматкой, впустила нас в одичавшую Аляску, которая, как и полагается северной земле, более поражает количеством, чем многообразием. Видов здесь, как, фактически, и на всем полуострове, и взаправду живет малость: те же лоси с медведями, северные олени (карибу), олени ситкинские чернохвостые, овцебыки, завезенные, как и к нам на полуостров Врангеля, с Гренландии в ХХ веке… Зато тут нет никаких особенных ограничений для публики. Хочешь передвигайся меж стадами и логовами на автомобиле, хочешь вылезай, хочешь хоть в пасть к гризли лезь. Никто для тебя не воспретит. Естественно, везде развешаны советы в фирменном корректно-ироническом стиле, вроде: «Медведь, обширно расставляющий фронтальные лапы, пробует показать свое приемущество. Не пытайтесь копировать его позу, если не чувствуете себя довольно уверенно в роли доминантного самца». Настороже находятся и служители, которые совершенно как милиция всюду на Западе, не заметны, когда в их отсутствует нужда, но появляются, как чертик из табакерки, когда, по их воззрению, что-то идет не так. Стоит, к примеру, Льву Вейсману установить перед лосиной «зоной» какую-то громаду из собственного фотографического арсенала, как из-за угла уже торопится открытый внедорожник с человеком в забавном вязаном шлеме: «Мужчины! Вы уж постарайтесь не пугать детенышей. Как видите, это сироты. Их лишь на прошлой неделе свезли сюда из различных мест и поселили совместно. Бедолагам пришлось много пережить. От стресса они могут умереть…»
По правде, как это ни весело, основной источник пополнения кенайских популяций это, как молвят на Аляске, «усыновление» (здесь вообщем все и вся предлагают «усыновить», даже автодороги в смысле вложить в их средства). Детенышей и взрослых животных то и дело находят по всей местности штата в «затруднительных обстоятельствах» и после короткой реабилитации свозят сюда. Так, 1-го медвежонка нашли прямо на ступенях строения конгресса штата Аляска в столице, Джуно… В сути же, заезжать вовнутрь центра туристам стоит только для гарантированного наблюдения за различными видами в сжатый отрезок времени, а так на всем Кенайском полуострове им открываются те же картины совсем бесплатно…
Продолжение