Принято считать, что навсей местности Сомали свирепствуют голод, бедность инасилие. Республика Сомалиленд одно изнепризнанных стран, появившихся наземлях некогда единой страны, исключение. Тут война завершилась еще в1991году, анынешний хрупкий мир если инепривлек толпы туристов, топокрайней мере позволил путешествовать без бронежилета тем немногим, кто решил поглядеть наэту страну.
ВСомалиленд нелетают пассажирские самолеты. Покрайней мере вАддис-Абебе, столице примыкающей Эфиопии, так молвят все. «Нотыможешь полететь нагрузовом сосвоими, произнес мне кто-то. Срусскими». Летчики, которых тут постарой памяти называли русскими, насамом деле были украинцами. Раз в неделю они вылетали изпустынного эфиопского города Дыре-Дауа всторону столицы Сомалиленда Харгейсы. Ихсамолеты небыли рассчитаны натранспортировку пассажиров. Они везли кат побеги произрастающего вЭфиопии слабонаркотического растения, листья которого вСомалиленде жевали фактически все: мужчины наулицах, дамы идети подомам. «Они возьмут тебя бесплатно, пообещали мне. Этоже твои братья». Якивнул, новсе равно сел вавтобус.
Прямых маршрутов небыло: напути отАддис-Абебы ксомалийской границе транспорт приходилось поменять три раза, иего без того страшное состояние при каждой пересадке только ухудшалось. Последний автобус, который вез меня избуйного эфиопского города Джиджига вприграничную деревню Тог-Ваджале, более походил намчащийся погорам мусорный контейнер. Онподскакивал накрупных камнях, заваливался наповоротах, бессильно ревел наподъемах искрипел стертыми тормозами наспусках.
Позже горы закончились. Контейнер скатился вдолину ивпоследнем рывке добрался доТог-Ваджале. «Яеду вСомали», произнес яразморенному жарой пограничнику. Это был 1-ый эфиоп, который невздрогнул при всем этом слове: все, кому ядоэтого докладывал освоем намерении, смотрели наменя как насходящего вад. Ноздесь, вполукилометре отграницы, иррациональный ужас уступал место обыкновенной апатии. «Выедете вСомалиленд», лениво поправил меня пограничник ипоставил впаспорт смазанный выездной штамп. Там, спротивоположной стороны границы, тоже была Тог-Ваджале такаяже низкая, малая ипыльная. Меж 2-мя Тог-Ваджале эфиопской исомалилендской лежали 300 метров ничьей земли. Утоптанная доплотности асфальта, она была покрыта толстым слоем полуистлевших полиэтиленовых пакетов ипластиковых бутылок. Подрывая ихсвоими узенькими рожами, поничьей земле бродили впоисках еды чьи-то козы. Посреди коз взад ивперед проносились резвые дети ссадовыми телегами. ИзЭфиопии вСомалиленд телеги шли доверху груженными разным продуктом.
Назад ворачивались пустыми. Ушлагбаума меня окрикнул сомалилендский пограничник: «ВСомалиленд?» Якивнул. Пограничник сделал вялый разрешающий жест. Подымать ради меня шлагбаум ему нехотелось. Япролез под заржавелой стальной трубой, обмотанной тряпками ирваными пакетами. «Велкам туСомалиленд, произнес кто-то. Харгейса? Тэкси?»
Такси было единственным видом постоянного междугороднего транспорта встране. Поджидавшие пассажиров около рынков инаокраинах городов таксисты садились заруль только после наибольшего наполнения. Для стандартного праворульного универсала «Тойота Марк2» предполагалась такая рассадка, при которой трое человек, подгибая ноги, устраивались насиденье, установленном вбагажнике, четыре насиденье заспиной водителя идвое напереднем пассажирском.
Фронтальные места были самыми привилегированными. Ясел направую половину пассажирского сидения. Колено уперлось врукоятку передач. «О’кей?» спросил шофер. Яосторожно кивнул. Яеще незнал, что вдороге мне придется подымать ногу всякий раз, когда будет нужно переключать скорости, как, вобщем, итого, что кэтому можно стремительно привыкнуть идаже достигнуть сводителем полной синхронизации.
Полная синхронизация наступила только тогда, когда, въехав встолицу, ясказал: «Мне нужен отель «Ориент». Моя нога как и раньше подсознательно содрогалась, ждя, что на данный момент будет переключение стретьей начетвертую. Вмоих руках был распечатанный нацветном принтере листок бумаги, повествующий об»Ориенте»: «Наистарейшем отель Сомалиленда. С1953года».
Путаное переплетение улиц, начинавшееся еще наокраинах Харгейсы, тут, вцентре, приобретало нрав контролируемого хаоса. Вокруг меня ревел ибился остены отеля субботний рынок пыльный, как вывернутый навыворот мешок отпылесоса. Лицо покрывал ровненький слой сероватой грязищи, номой внешний облик никого несмущал. Оттакси додвери отеля меня отделяли всего несколько метров, но заэто время мне успели пожать руку неменьше дюжины человек инеменьше 40произнесли: «Велкам туСомалиленд». Другие нерешались подойти ипросто издалече рассматривали меня так, как янесталбы рассматривать даже прогуливающего поКрасной площади снежного человека сбензопилой. Встране, где туристы бывают немногим почаще, чем надне Марианского желоба, пожать руку изумительному придурку желал каждый 2-ой.
Тут, вотстроенном центре городка, люди улыбались также, как инаокраинах, которые восновном состояли изжилых развалин. Разбитые бомбардировками дома были наспех отремонтированы с помощью старенькых досок, листового железа, распрямленных консервных банок иполиэтиленовой пленки все остальные стройматериалы внищей стране позволить для себя могли немногие. Наистарейшем отель Сомалиленда был очевидно посреди этих немногих. Явошел вовнутрь иприкрыл засобой новую дверь. «Мне нужен номер», произнес япортье. Тяжкий латунный ключ, переживший все войны исохранившийся, видимо, стого самого 1953года, лег вмою пыльную руку. Позже, побросав вещи наширокую, как плот, кровать игромко включив «Аль-Джазиру» накитайском телеке, ядолго стоял встарой ванной наистарейшего отеля Сомалиленда, выколачивая изодежды пыль, аизноса уменя текла темная вода.
Явышел наулицу, когда солнце уже скатывалось заневысокие дома. Тут, вцентре городка, отразрушений фактически неосталось иследа. Все вокруг было выстроено уже после войны. Сомалилендцы невосстанавливали столицу они просто равномерно строили новейшую. Разрушенные бетонные дома заменялись другими, точно такимиже тут никогда небыло строительных достопримечательностей, апыльный ветер одномоментно присваивал новым домам великодушный колер старины.
Рынок равномерно стихал совместно сжарой, улицы стремительно пустели. Повдоль дороги понуро ужинали грузовые ишаки, запряженные вкороткие двухколесные телеги. Торговцы старой обуви сметали пыль сосвоего нераспроданного продукта иукладывали его вогромные мешки. Торговцы фруктами, предлагавшие мандарины, гуавы иманго, зажигали над своими прилавками мелкие электронные лампы. Торговцы верблюдами имелким скотом, пригнавшие собственный продукт рано днем свыпасов, медлительно гнали его назад.
Отовсюду пахло сладким сомалийским чаем смолоком. Застолами бессчетных чайных посиживали огромные компании усталых парней. Столы были сварены изржавого листового железа иметаллолома неведомого происхождения, более всего напоминающего детали военных устройств. Надверях ивывесках этих заведений броской нитрокраской были нарисованы пестрые блюда сомалийской кухни: рис, мясо имакароны всамых различных сочетаниях. Ноусталые мужчины спрашивали только чай.
Янехотел чая ибродил позасыпающему городку впоисках не плохих гуав. Хоть какой, кого яспрашивал оцене, гласил: 1000 шиллингов штука. Ценовое единообразие было тут нормой. Отличные гуавы якупил неподалеку отцентра, около большого заржавелого русского МиГа. Выкрашенный вхаки самолет стоял навысоком кирпичном постаменте. Это был монумент жертвам 1988года, когда такиеже самолеты стерли Харгейсу слица земли. Тогда, в1988-м, конкретно тут сепаратистское СНД Сомалийское национальное движение практически объявило войну Сиаду Барре, президенту Сомали с1969года, требуя его отставки. Тот ответил бомбардировкой мятежного городка. Считается, что тогда погибло от2000 до5000человек, аоколо 300000 северных сомалийцев бежали всоседнюю Эфиопию.
Однакото, что Барре задумывал как акцию устрашения, стало сигналом квременной консолидации всех сил. Несколько повстанческих армий появились наюге страны, иуже в1990 году теран оказался окружен вМогадишо. Новый, 1991 год онвстретил наокраине городка всвоей укрепленной резиденции «Вилла Сомалия», больше похожей набункер. Беспощадные уличные бои длилось весь январь 1991года, а27-го Барре сообразил, что война проиграна. Занесколько минут дотого, как президентская «Вилла Сомалия» оказалась вруках повстанцев, онсел втанк ибежал изгорода. Позже, уже в1992-м, обосновавшийся наюге страны неподалеку откенийской границы Барре предпринял несколько неудачных попыток опять взять власть всвои руки. Ноего просто незаметили. Забыв обывшем президенте, вся страна разделилась нанебольшие сражающиеся завласть группировки. Вмае 1992 года Барре вновь сел втанк инаправился ккенийской границе просить политического укрытия, но Кения неприняла его. Далее всогласившуюся приютить его Нигерию Барре отправился уже без танка.
Наверняка, пологике вещей, тут, наплощади Харгейсы, был должен стоять неМиГ, апамятник тому самому танку, который навечно увез терана изстраны. Но, похоже, унепризнанных стран своя логика ввозведении монументов.
[…]