Если ты сядешь на древесный пол темной осенью, и, обхватив колени руками, будешь вслушиваться в ревущий ветер по ту сторону окна, сердечко станет тихо петь, петь песню, похожую на этот ветер. В такие минутки вспоминается все: и обиды друзей и возлюбленных, и невзначай пророненные горьковатые слова и черное небо с собирающимися грозовыми тучами.
Которую неделю мне охото рыдать. Не могу. Молвят, что дамы счастливы тем, что могут большая часть чувств и эмоций выплакать. Тяжело. Кто знает, что такое происходит в твоем внутреннем Мире, отчего в один прекрасный момент все становится таким сероватым и каждое мгновение о для себя припоминает тревога. Я не умею писать прекрасно, не выходит. Вспоминаются слова «Идея изреченная есть ересь». Правильно. Все равно, чтоб я не написала — это не будет содержать внутри себя той сущности, которую приходится вынашивать в собственном сердечко. Не понимаю людей, которые берутся рассуждать о любви в смысле: это вот любовь, а это нет, ну а в этом возрасте ее даже не существует. Правда? А кто таковой ты, человек, в собственном ограниченном пространстве? Ты жил всюду, ты был каждым по отдельности и оставался всегда собой, чтоб судить? Не гневи небеса: Нередко слышу собственный внутренний глас, как он гласит мне, чтоб я не гневила небеса. Мне охото рыдать. Смотрела некий кинофильм, от которого плакали многие подруги, — мне показалось это издевкой. И все равно пришли на разум слова — катастрофа 1-го человека — величавая катастрофа, но как ее не открывай она все — равно окажется фарсом в чужой судьбе.
Он мне не снится. Не снится уже давным-давно. Это очень обидно, поэтому как видя его в собственном кометном сне, я смею совершать временную ошибку — быть размеренной, мыслить, что с ним все в порядке. Время от времени я пишу «рабочие рассказы». Наши педагоги заставляли нас писать их для того, чтоб мы могли обучаться разбираться лучше внутри себя и в людях, помогали другим осмыслить ценности. Время от времени, я совершаю эту несуразную прихоть и сочиняю истории, нарекая героев своим именованием и именами знакомых. Перечитывая, поражаюсь идиотизму, глуповатой простоте. Наверное, это моя отдушина, способность выплеснуть все негативное.
Охото рыдать. Пошел дождик, большенные капли наперегонки стекают по оконному стеклу, деревья в красно-желтом облачении пляшут под песни ветра. Слезы. Удивительно, что слезы вправду бывают горьковатыми и сладкими. Как охото увлажненной горечи на губках. Приди, приди моя печаль в более ощутимом виде.
Молвят, что в трудные минутки выручает вера. Как выручит вера того, кто не верует в себя? Как-то тупо. Снова эта невидимая ниточка, это ребяческое желание переложить на плечи другого ответственность. Пусть на плечи Бога, на невидимые плечи ангелов. Но это боязливость. А боязливость время от времени выручает… Охото рыдать. Дрожь обхватывает все тело, сердечко отыскивает тебя в мемуарах. О боже, как скуп сей Мир даже на мемуары о для тебя. Так охото оплакивать тебя хотя бы в мемуарах, но я даже с трудом могу вспомнить твое лицо, но незримо, незримо чувствую твое присутствие. Я знаю это чувство, когда есть ты. Я кляла тебя, помнишь. Совершенно не так давно. Ты прости меня, но мне иногда очень тяжело оттого, что ты никак не отпускаешь меня. Я могу существовать, но жить только во снах. Приходи ко мне сейчас во сне. Я прижмусь к твоему плечу щекой, коснусь рукою твоих ладоней и 1-ый раз, 1-ый раз за столько лет заплачу. Разреши мне хотя бы во сне быть дамой, вспомнить чувство горечи на губках, услышать твой глас. Позволь мне жить, хотя бы во снах, осознавая, хотя бы на короткий срок, что ты все еще живешь, существуешь. Пусть обманывая себя, я буду пробуждаться каждое утро с чувством печали, скорби и горечи, но, может быть, тогда я научусь от всей души рыдать столько лет спустя.